Читати книгу - "Воспоминания: Похорон, Clement T"

— Да, когда моя мама умерла, у меня тоже в доме зазвонил телефон, и я услышала, как мамин голос говорил в трубку. — поддержала мама.
— И что он говорил? — я заинтересовался.
— “Люда, Люда, Ало…”
— А потом?
— И всё, она бросила трубку.

По моему телу пробежала дрожь.

Мне захотелось оставить их и побродить по территории пока есть такая возможность. Гробы всё так же непоколебимо стояли на своих подставках. Пока я бесцельно слонялся вокруг, соседка бабушки подошла ко мне оповестить об их уходе. Другой бабушке не становилось лучше, поэтому нужно было провести её домой. Я кивнул, мы обменялись прощаниями, и они ушли. Чёрный Мерседес Спринтер заехал на крыльцо.

Из микроавтобуса вышла деловая дама в чёрных просторных брюках и чёрной рубашке. Её волосы были собраны в тугой пучок, а в руках она держала блокнот с ручкой. Следом за ней из машины вышли её подопечные — четыре мужчины в тёмно-серых флисовых зип-кофтах. У каждой кофты на спине белыми нитками была вышита надпись: РИТУАЛЬНЕ АГЕНСТВО “РЕКВІЄМ”.

— Вітаю любі! Це він? – указала она на недавно отпетого.
— Так, — відповіла мати.
— Сердечно співчуваю ваші траті. – соболезвования звучали скорее форамально - Скажіть, будь ласка, повне ім’я покійного, — деловым тоном продолжала она.
— Вячеслав Цитульський. – ответила мама
— Так… добре, — она записывала в блокнот. — Це всі, хто їдуть? Троє? — она с лёгким недоумением осмотрела меня, маму и бабушку.
— Да, трое, — ответила мама.
— Добре, дорогенькі. Прощальна промова буде безпосередньо вже на кладовищі. Зараз хлопці погрузять і поїдемо. Священник вже там? —  обратилась она к нам.
— Да, он говорил, что панихида продолжится там. – мама продолжала отвечать на её вопросы.
— Чудово, тоді, мої любі, сідайте у автобус.

Мы погрузились в автобус. Я с матерью сели на двойном кресле. Она села у окна, я же сел рядом, в сиденье возле прохода. Бабушка расположилась на одиночном кресле — справа от нас. Салон был привычным, как у всех подобных бусов. Единственными его отличиями были затонированные окна и скамья, вмонтированная вместо двойных задних сидений — она служила местом для расположения гробов. Я обернулся посмотреть на носильщики которые как раз поднимали и запихивали гроб в машину. Золотой крест на его крышке ярко отблескнул  и усопшого погрузили в катафалк.

Помощники расположились в сиденьях перед нами. Один полновесный носильщик уселся перед бабушкой в одиночном сиденье. Сложив руки и вытянув свободно ноги перед собой, он принялся дремать. Ещё двое сели перед мной и матерью. Все они были средних лет, за исключением одного. Он был лет 25, имел кольцо в мочке уха и татуировки больших, острых гвоздей на кистях — что-то в стиле крипи-кор. В его руках был планшет, на котором он рисовал — похоже, что эскиз для тату, но, возможно, обычный набросок. Рядом с ним расположилсямужчина, которого я не успел детальнее разглядеть. Наконец, на самом переднем пассажирском сиденье находился мужчина с длинными волосами собранными резинкой в хвост. На его лице были прямоугольные очки с толстой оправой, а в ухе торчал один рабочий наушник. Женщина же, руководившая сегодняшней организацией, сидела спереди, рядом с водителем. Такой компанией мы ехали на кладбище. В последний путь, как сказала мама.

Мимо меня проносились городские пейзажи близкого моему сердцу города. Я любил уют его маленьких масштабов и воспоминания, что нежной рукой его улиц доставались из моей памяти по ходу того как улицы проносились за окном автобуса. В этом городе я проводил значительную часть своего детства.Сейчас мы проезжали центральную улицу. Здесь мы часто ходили с отцом в кино и угощались Форнетти из небольшого ларька, я любил абрикосовые, а отец мясные — это моё самое яркое воспоминание, связанное с этой улицей. Дальше по ней шёл сквер, насчитывающий с десяток аттракционов. Жаль, убрали один старый аттракцион, я успел на нем прокатиться до того как его убрали, это была круглая площадка с рядом сидений по краям, тебя крепили в стоячем положении ржавой цепью, и дальше платформа раскручивала тебя как для испытаний НАСА, быстро и в разных горизонталях. Он был поистине экстремальным — ведь обветшалая конструкция рассыпалась на глазах, когда ты только становился в свою ячейку перед стартом. Улочки Белой Церкви продолжали проноситься за окном катафалка. По сравнению с Киевом, несомненно, подобные города отставали в урбанистическом развитии, но было приятно наблюдать, как с годами он всё больше наполнялся новыми заведениями и магазинами, а городское убранство становилось таким же современным, как столичное.

Вдруг мама заговорила со мной:

— Знаешь, я так задумалась… Папа тоже помогал мне хоронить моих родителей, ездил со мной по всем инстанциям, присутствовал на похоронах. А сейчас я помогаю хоронить его родителя. И ты, Клим, тоже. Ты был, когда хоронили и его маму — бабушку Нину, и теперь его папу. На похоронах бабушки тебе было… — она подняла глаза к потолку, считая в уме мой возраст. — Около восьми лет, — заключила она.

— Я смутно помню похороны бабушки. Лишь то, что она не была похожа на себя. Кажется, мы даже обсуждали это с тобой ещё тогда.

— Покойники часто на себя не похожи. Будто их мышцы расслабляются, и лицо обретает вечную безмятежность.

— Да, что-то подобное ты мне и тогда сказала.

Пока мы говорили, автобус выехал за границу города и заезжал на магистраль, ведущую на Киев. Кладбище находилось недалеко от самого города, в пяти минутах от него. Съехав с магистрали, мы повернули на более узкую дорогу, ведущую ккладбищу. Не доезжая до него, вдали уже виднелись мириады столбов с жёлто-голубыми флагами.

Моё сердце замерло . Всегда замирало, когда я наблюдал эти флаги — где бы я ни был. Даже несмотря на то что за ними выстланы тысячи могил, они не давали этой сердечной тяжести. Возможно, потому что надгробия казались чем-то далёким, некогда произошедшим, естественным. А флаги… Смотря на них, ты напоминаешь себе о том, что в данный момент кто-то «заработал» себе новый флаг. Снова и снова. Флаг, которого могло и не быть.