Читати книгу - "Підземка, Муракамі Харукі"

Пощады не жди. Вот нам и приходится…

Несмотря на то, что следующий день был выходной, у меня имелась работа. Предстояло съездить в универмаг на Гиндзе, где магазин открылся после ремонта. О выходных никто не вспоминает. Работа наша с первого взгляда кажется модной и интересной, но на самом деле все далеко не так. Заставляют работать до изнеможения. К тому же зарплату приличной не назовешь. Бывает, уговариваешь клиентов, облачившись в хорошо подогнанный костюм, но еще чаще идешь, скажем, летом на задний двор и пакуешь там, обливаясь потом, продукцию. Судя по органайзеру, в тот день я был очень сильно занят. Хотя я ничего не помню.

На линии Хибия я всегда сажусь в первый или второй вагон. Не успел пересесть на Хаттёбори, как раздалось объявление: в поезде находится больной. Одному из пассажиров стало плохо, поэтому поезд задержится на следующей станции Цукидзи. Надеемся на ваше понимание. У кого-то закружилась голова после долгой езды стоя, подумал я. Такое часто бывает. Поезд остановился на Цукидзи, распахнулись двери. И в этот момент четверо-пятеро пассажиров рухнули на платформу. Вывалились из открывшейся двери. Причем из следующего, третьего вагона. Получается, больные в третьем вагоне. Я стоял возле самой двери и вышел на платформу, чтобы выпустить выходящих, да так и увидел прямо перед собой эту сцену.

Подошел работник станции. С видом, понятное дело: у кого-то просто голова закружилась. Он попытался обнять и приподнять упавшего, но не тут-то было. И началась паника. Работник станции с микрофоном в руках кричал: больной! "Скорую"! "Скорую"! А потом: ядовитый газ!

Прямо так и сказал — "ядовитый газ"?

Да, так и сказал: какой-то странный запах… бегите… господа пассажиры, немедля спасайтесь… быстро покиньте станцию. Прибежали еще три работника станции и кинулись помогать пострадавшим. Пахло чем-то странным, и пассажиры что-то говорили. Наверное, что им плохо, или что-то в этом роде.

Я не убежал. Странно, почему? Вероятно, был в замешательстве. Сначала вышел на платформу, но затем вернулся в вагон. Захотелось сесть. Почему-то не воспринял это все всерьез. Кроме меня, сидело еще несколько человек — они тоже остались на своих местах. Никто ведь не объявлял, что поезд дальше не поедет. Но постепенно и они вышли из вагона. Я решил последовать за ними и вышел почти последним.

Атмосфера была спокойной, никто не торопился, не паниковал. Все шли не спеша. Настолько, что работник станции их подгонял: шагайте быстрее, скорее выходите на воздух. Видимого глазом ничего нет, никаких взрывов. При том, что работники станции были в состоянии паники, пассажиры оставались невозмутимы. Некоторые, колеблясь, подумывали остаться на станции.

А те, кто упал, лежали неподвижно, даже не пытаясь подняться. И больше походили на мертвецов, нежели на живых. Ноги в вагоне, остальное тело — на платформе. И несколько человек вытаскивали их наружу. Но даже при виде этого чувства опасности и страха не возникало. Почему — не знаю. Потом все начинают удивляться, почему. Почему я тогда ничего не боялся? Ведь как было на самом деле — не боялся, и все тут. Так же, как и все остальные.

Я пошел в другую от лежащих сторону — к храму Хонгандзи. И там внезапно почуял сладковатый запах, какими-то кокосами запахло, что ли. Во всяком случае, очень сладкий запах. И вот перед самой лестницей наверх этот запах ударил мне в нос. Поднимаясь по лестнице, я размышлял, что это такое, и тут постепенно стало трудно дышать. В любом случае, сначала нужно позвонить на работу — я уже опаздывал. Прямо у входа на станцию был круглосуточный магазин, телефоном-автоматом которого я и воспользовался. Но на работе еще никого не было, и я первым делом позвонил домой. Трубку взяла мать. Сказал ей: не знаю, почему, но на Цукидзи поезда остановились. На работу к половине девятого я уже не успеваю.

Говорю, а у самого дыхание спирает все сильнее и сильнее. Глотка и нос будто забиты. Вроде стараюсь дышать как обычно, но то ли кислорода мало, в общем, сколько ни дыши, легкие не работают. Странно. Вроде того: что это со мной? Такое бывало лишь после напряженных занятий спортом.

Лишь тогда я начал понимать, что произошло нечто серьезное. Неужели это имеет отношение к людям, лежавшим на платформе? Закончив разговор, пошел посмотреть то место, откуда поднялся сам. Дышать трудно, но хочется узнать, что случилось. Смотрю. А там как раз спускается в метро в противогазах отряд особого назначения сил самообороны или кто-то вроде. На носилках вынесли работников станции, почти бездыханных. Изо рта пена, глаза закатились, видны только белки. Один уже ни на что не реагировал. Другой, будто его парализовало, не мог идти прямо и постанывал. К тому времени дорогу перекрыли, и понаехали машины полиции и "скорой помощи".

Я прошелся до станции Юракутё, сел на поезд "Джей-ар", намереваясь на Сибуя пересесть на автобус, идущий до Хироо. Пока шел, становилось все хуже. А сев в поезд, понял, что больше не могу. Почему мне так тяжко? Оказалось, из-за впитавшегося в одежду запаха. Думаю, причиной был именно он. И все же необходимо добраться до Сибуя. Надеялся, что в районе автобусного терминала встречу кого-нибудь из нашей фирмы, поскольку многие ездят на работу на автобусе с Сибуя. Но свались я там, мне уже никто не поможет. Лучше бы меня увезли на "скорой" с Цукидзи. Но тогда еще я считал, что ничего страшного нет. А когда понял, сил самому добраться до больницы не осталось. Оставалось лишь добираться до терминала — хоть ползком.

Вышел на Сибуя, кое-как перебрался через дорогу, потратив, видимо, последние силы. Остановка автобуса до Симбаси. Я сел на асфальт, оперся о перила, вытянул ноги и завалился на бок. Кто еще с утра может так, кроме пьяниц?

Проходящие сторонились меня, обходили мимо. Видели, как я падал, но посчитали меня нетрезвым. На Сибуя это нередко, когда человек гуляет всю ночь.

Наконец-то меня заметила проходившая мимо коллега с работы. Окликнула, но я ответить не могу. Дыхание сперло, голоса нет. Язык не шевелится, будто отнялся, как у налакавшегося мужика. В горле сухо. Мозг шевелится, а слова не выходят. И все, что мне хотелось сказать, она так и не услышала. Мне уже не до объяснений, спас бы кто и на том спасибо, но ровным счетом никто меня не понимает. Тело охватил такой озноб, что еле сдерживался, чтобы не трястись. Но, к счастью, подошел старший коллега[79]. Он, оказывается, случайно ехал в одном поезде со мной и сразу сообразил, что произошло.

Для меня это было везением. Если б не он, никто бы не догадался о важности ситуации. Коллега сразу пошел вызывать неотложку, но машины все оказались на выезде. Пришлось ловить такси. Еще два наших сотрудника помогли ему посадить меня в машину. Все вместе мы поехали в больницу Красного Креста на Хироо. Однако и в машине они обсуждали тот сладковатый запах. Видимо, так сильно газ впитался в одежду.

Первый симптом — тяжко дышать, потом — тело словно оцепенело, трудно открывать глаза. Такое состояние, будто силы покинули весь организм, и хочется прямо там уснуть. Думал, что умру. Тело неподвижно, силы оставили. Но страшно не было. Дышать трудно, но не больно. Просто лежишь и размышляешь: вот, сейчас умру, что же делать? Подумал: пожалуй, так умирают от старческой слабости. Если умирать, то лишь в последний раз взглянув на лицо подруги. В памяти всплывает именно ее лицо, а не лица родителей. Хочу увидеть ее. Жаль, что не могу ей об этом сказать.

Как много прошло времени, пока вас на остановке не заметил коллега?

Я этого не помню. Меня разозлило — как люди, глядя на меня, делают вид, что не видят и проходят мимо. Идиоты! Неужели все такие бессердечные? Хоть бы кто обратился к пострадавшему! Все лишь избегают по принципу: это не мое собачье дело. Был бы на их месте я, непременно окликнул лежащего. Вижу, в электричке человеку становится плохо, спрашиваю, все ли в порядке, не хотите ли присесть. Но в тот момент я болезненно ощутил: нельзя по себе мерить остальных. Каждый поступает по-своему.

Два дня я провел в больнице. Настаивали, чтобы я остался дольше, но я там себя ощущал как подопытная мышь, и решил уйти из больницы. Врач говорил, останься я подольше, и на моем прецеденте разработали бы способ лечения всех последующих пациентов с таким диагнозом. Домой я вернулся на электричке. По-прежнему беспокоило дыхание. Но я хотел домой. Поесть чего-нибудь вкусненького, провести спокойно время. На удивление, аппетит меня не покидал. И только долго оставались под запретом табак и алкоголь.

Вялость сохранялась еще около месяца. После происшествия мне дали недельный отпуск, после чего я опять стал ходить на работу. Слабость не проходила. Как и тяжесть дыхания. Сосредоточиться на работе я не мог. Отдел у нас коммерческий, приходится много разговаривать. Причем, чтобы сил хватило на целую фразу, приходится дышать полной грудью. По лестницам подниматься не мог вообще. Приходилось отдыхать в нескольких местах. Какая тут может быть коммерция?

По идее, нужно было передыхать, работая по мере сил, но фирма вряд ли позволила бы такое. С девяти до пяти, причем с переработками. Мне невмоготу, а остальным, наоборот, интересно. Скажем так, странно-интересно. Иду к клиентам, а они все: вы, Ямадзаки, говорят, пострадали от зарина? Все хорошо об этом знали. Когда шел говорить о чем-то неприятном, начинал с фразы: Да нет, дело в том… — и почесывал с досадой в затылке. Иногда помогало. К тому же я мог говорить такое, потому что остался жив. Но сам старался глубоко не задумываться. Но горше всего было то, что окружающим было не дано меня понять. Нет, прежнюю фирму я оставил не из-за зарина, тому была другая причина.

До сих пор не выношу резких нагрузок. Раньше мог пару часов без остановки гонять на сноуборде, сейчас — максимум полтора, а то и меньше. Тяжелее всего приходится с баскетболом. Я по-прежнему играю в команде, но теперь это удается с трудом.

Выписавшись из больницы, я запасся кислородным баллоном, и пользовался им во время удушья. Часто бейсболисты используют такие баллоны, знаете, да? Размером с баллон дихлофоса, с насадкой. Подруга купила несколько штук в магазине "Лофт".