Читати книгу - "Том 7"

из-под помещичьей руки. А помещик, знай, жмет, ух, жмет изо всех сил! Он у нас теперь общинним начальником, а один из его прислужников писарем, и весь общинний совет должен покоряться их воле. Бедняка он не пустит из де-ревни на заработки или на службу, книжки не вндаст: «Сиди, мол, дома, нечего шляться, работай у себя!» А у себя-то, конечно, нечего работать,— ступай к помещику! А помещик бух тебе десять крейцеров 117 в день, в самую страдную пору, и должен работать, потому некуда де-ваться! Вот так-то он нас прижал и, чем дальше, все больше прижимает! Сами скажите, какой же тут еще бар-щипи недостает? Мне кажется, что прежняя барщина с розгами да с экономами едва ли била тяжелее.

А теперь послушайте, как он нас так ловко объего-рил, чтобн випроводить в поле и прибрать нас к своим рукам. Я сам был при этом, так могу вам все толком рас-сказать и за каждое слово готов хоть к присяге. Вот послушайте!

Началась наша беда с переписи, знаете, вот что била в 1859 году. До того времени ми жили с помещиком в добром согласии. Он боялся нас трогать, потому что тогда еще била острастка помещикам после той, знаете, мазур-ской резни118. А нам тоже незачем било его трогать: паст-бище было, в лесу мы рубили так, как и наши отцы! и все считали, что это лес общественный — даже обществом леспика содержали. Как вдруг бац — перепись! Знаєте, народ темпыіі, не понимает, что к чему, испугался. Вот как теперь наш мужик все опасается, как бы податей не прибавили, так и тогда: говорят, будут перепи-сывать не только людей, а и скот,— ну, значит, это уж не к добру!

Вот раз в воскресепье, после службы, как это водится у нас, выходят люди из церкви, собираются на берегу на совет. Там и войт всегда читает приказы, какие случатся, иные люди так про хозяйство калякают... Вдруг, видим, помещик... «Так и так,— говорит,— господа общество, важное дело, переппсь народная. Я ваш радетель, я теперь такой же мужик, как и вы. Сами знаете, цесарь сравнял нас всех, теперь уж нет господ...» Ну, словом сказать, начал нам бобы разводить. Мы и рты разинули, что это, мол, в первый раз заговорил с нами помещик по-человечески! «Так и так,— говорит он дальше,— важ-ное дело, народная перепись. Кому угодно, пожалуйте ко мне, я вам что-то важное скажу, как вам себя держать во время этой переписи». Да и двинул сам вперед, к своей усадьбе. А мы все, сколько было, толпой повалили за ним. Пришли на двор. Он взошел на крыльцо, осмотрел народ, потом вызвал нескольких стариков к себе и пошел с ними в горницу. Стоим мы, ждем. Приходят наши старики. «Ну-ка, ну-ка, выкладывайте, что говорил помещик, какое дело?» А старики наши седыми головами покачивают да все бормочут: «Так-то так, оно, вишь, и правда!», а потом к нам: «Пойдем в деревню, нечего тут галдеть на

господском дворе. Нешто вам тут место для совета?» Пошли мы.

— Знаете, люди добрые, господа общество,— заговорили наши старики, когда мы опять собрались на общест-венном берегу,— завтра приедет к нам перепись. Так вот помещик, дай бог ему здоровья, велел нам предостеречь общество. Обратите, говорит, внимание на скот! Они пе-репишут скот, а потом наложат на вас по гульдену подати от каждой штуки. А если скажете, что пасете в лесу, так еще и от леса будете платить двойную подать: раз за лес, а еще, кроме того, за вьшас. Так вот барин советует сделать так: прежде всего, не говорить, что мы пасем в лесу, а кроме того, припрятать часть скота в лесу [на] вавтрашний день да при переписи объявлять меньше скота, чем у нас єсть. Так, говорит, и в других деревнях делагот. А лес, говорит, как был ваш, так и будет, потому что переппсь земли не касается».

Посоветовались мы, подумали да и решили послу-» шаться помещика. Дурачье как єсть! У кого было пять голов скота,— он три в лес, а две оставляет напоказ; у кого десять,— он семь в лес, а три оставляет. Целое стадо скота со всей деревни согнали в лес, в самые дебри да варосли, и ждем себе спокойно переписи. И так ужб тяжело даются нам ѳти подати, а тут еще помещик так н$£угал нас новими будто бы прибавками, что мы и не задумались просто обмануть перепись, лить бы как-ни-будь извернуться от беды.

На другой день, еще рано, так до обеда, перепись тут как тут в деревне. Переписывают. Ну, мы все стоим на том, что было решено, показываем как можно меньше скота, отпираемся от выпаса в лесу. да еще и радуємся, как гладко идет дело. Вот, наконец, после нас дошла перепись и до помещика. Кое-кто из наших пошел за ней поглядеть. Вдруг, мало погодя, бегут в деревню, испуган-ные, задохлись совсем... «Что мы наделали? — кричат.^ Тут что-то не так, что-то неладно! Уж не подвел ли нас помещик на беду? Он не только свой скот весь запи-сал, а еще и наш, который в лесу, и комиссия поеха-ла туда!»

Мы помертвели, услышав такие чудеса. Сейчас собра-дись все гуртом и побежали в лес. Комиссии там уже не было. Спрапшваем пастухов: были, говорят, господа и наш барин, что-то писали, считали скот, только нас ни о чем не спрашивали, Мы в деревню опять, а там нам говорят, что комиссия уже уехала из помещичьей усадьбы околь-ной дорогой. Мы двинули за ней, догнали уже в другой деревне. Так и так, говорим, это ваши благородия наш скот в лесу считали.

— Каким образом он ваш, когда вы сами сказали, что больше у вас скота нет, и что вы в лесу не пасете?

— Да мы-то это говорили, нам барин посоветовал.

— Так чего же вы теперь хотите? Чтобы мы другую перепись для вас делали, что ли? Прощайте! Что сами заварили, то и расхлебывайте. Что написано пером, не вырубишь топором. А впрочем, что ж, вы можете жало-ваться, но заранее вам можем сказать, что от жалоби вам толку не будет, а только еще сами в тюрьму угодите за то, что обманули цесарскую комиссию.

С тем мы и домой пришли. Пропало дело, говорим, посмотрим, что из этого выйдет.