Читати книгу - "Том 3"

Именно: «причем»? Одним словом: если бы не мы...

Острожин

(смеясь)

«Мы»! Это мне нравитсяі

Л ю б о в ь

(бросается в качалку с утомлеппым видом)

Ух, сколько мы гребли! Мьі с Орестом заслуживаем награды за спасенне погибающих па водах! Не правда ли, Орест?

Орест

Моя мама и Олимпиада Ивановна, кажется, совсем другого мнения на этот счет...

Г-жа Груич

О нашем мнении не очень-то заботятся.

Олимпиада Ивановна Еще бы! Кто же станет думать о старой тетке!..

Л ю б о в ь

Тетечка! Дайте нам лучше материальной пищи, вместо духовной, потому что если все так голодны, как я... Ах! (Закидывает руки за голову.)

Олимпиада Ивановна (смотрит на нее, качая головой)

У, баловштца!

Любовь

А кто виноват, тётя?

Олимпиада Ивановна машет рукой и направляется к двери направо.

Ггжа Груич

Постойте, Олимпиада Ивановна, до свидания, я ухожу. А тьі, Орест?

Орест

(нерешительно)

Да я...

Любовь

Нет, Орест, вы останетесь! Ведь вы пичего не имеете против этого, Марья Захарьевиа?

Г-жа Груич

Это его дело. Я только думала, что уж поздно и дома ведь ждет обед...

Любовь

Он будет у нас обедать. (Оресту.) Вы согласны?

Орест

Благодарю вас... Так я останусь, мама. Я скоро приду. А впрочем, если опоздаю, так тьі не жди...

Г-жа Груич Как хочешь. До свидания!

(Целает общий поклон, Любови подает руку, целует Олимпиаду Ивановну u уходит в среднюю дверь.)

Олимпиада Ивановна уходит направо.

Острожин

(рассмотревши газеты и журнали, ходит по комнате, рас-сматривая картиньї и оружие)

У вас оригинальная обстановка, Любовь Александров-на, в ней єсть что-то... fin de siecle! 8

Милевский (все время тихо разговаривавший с Саней)

Люблю я это выражение, в нем все созмещается!

Острожин (останавливается перед закрьітьім мольбертом)

Лїобовь Александровиа, можно посмотреть вашу картину? Ведь это ваша работа? Вы, может быть, новой шко-лы нридерживаетесь? Имнрессионистов? Прерафаэлитов?

Л ю б о в ь

Какое там — «школы»? Я рисую как раз настолько, чтобы удавиться...

Орест

Как это — удавиться?

Любовь

Да так: номните у Золя, художник вешается с от-чаяния, что не в состояиии изобразить красками свой идеал. Вот и я знаю, что надо изображать, да не знаю как,— искусства не хватает!

Орест

Что ж, выучитесь еще! Вы ведь не так давно начали.

Любовь (машет рукой)

Нет, где уж!.. Для этого надо хропичсского терпения,— не моего!

Милевский (смотря на картину)

Что же вы так? Это очень мило...

Любовь

Именно,— «мило»!

(Подходит к пианино и берет, стоя, несколько аккордов

арпедоісио.)

Острожин

Сыграйте что-нибудь, пожалуйста! Вы, наверное, иг-раете что-нибудь из новых композиторов?

Любовь

Нет, просите лучше Сашо, она ведь пианистка, а я уж наверное пианисткой не буду, знаю музыку настолько, чтобы это понимать.

Орест

Ну что это вы сегодня в такой пессимизм вдаєтесь?

Л ю б о в ь

Вовсе нет! Это просто самосознание. Ведь лучше всег-да смотреть правде в глаза.

Милевский

«Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман!»

Л ю б о в ь

Ну, это пора оставить! Обман всегда будет обманом!

Острожин

(который сидит у маленького столика, рассматривая

альбом)

Любовь Александровна! Что это за дама в таком страйком костюме! Красива; только если бы это был не ваш альбом, я сказал бы, что это какая-нибудь звезда из demimonde. Это, должно быть, актриса в роли сумасшедшей?

Любовь

(подходит блиоісе к Острожину)

Это моя мама. Она уже была больна тогда: портрет снят уже в лечебнице.

Острожин

(смущенпо)

Ах!

(Отходит к большому столу и начинает переворачивать

газети.)

Миловский ( вполголоса)

Вот уж!..

Орест угрюмо молчит. Саня тоже молчит, перссматривая какую-то

книгу.

Любовь

Отчего вы, господа, так смутились? Напрасно!.. Нет, право, отчего о душевной болезии иельзя говорить без не-ловкости? Как будто это что-то позорное. (Другим топом.) Нет, это тблько очень, очеиь печально для родных...

Саня

Прежде всего для самого больного.

Орест

Больные, кажется, не сознают своего состояния. Любовь

Не всегда! Во всяком случае, для родных это ужасно. Я помню, мой бедиый отец,— если бы видели его в те дни, когда он приходил от мамы из лечебиицы!.. (Понизив голос.) Я думаю, это ц убило его. (Опять громко.) Да, тот, кому грозит эта ужасная болезнь, не должен бы иметь семьи. Это преступление.

Орест

Но разве это можно предвидеть?

Любовь

Отчего же нет? Да, например, дети таких больных,— они не только могут, но даже должны думать об этом!

Орест

(горяно)

Боже мой! Неужели это непременно так фатально, что должно отражаться на детях. Это может быть и так, и со-всем иначе.

Любовь

Уже одной возможности довольно... Мой бедпый отец! G какой'тревогой он смотрел на меня. (К Острооісину.) Скажите, ведь правда же, я похожа па мамин портрет?

Острожин

Да, кажется... (Смотрит на нее.) Действитсльпо, єсть фамильное сходство...

Орест

Нет, нет, вовсе яет! Ничсго общего! Вьі вся в отца.

Любовь

Орест! Я ведь вижу себя в зеркало. Да все равно!.. Это хорошо, что я все это знаю, буду знать, как направить свою жизнь.

Острожин

Любовь Александровиа! Это слишком педантично для fin de siecle.

Любовь {сдержанно и строго)

Monsieur Острожин, это разговор серьезный, хотя тоже в етиле fin de siecle, если хотите. (К другим, напряженно улыбаясъ.) В самом деле, господа, наш разговор выходит во вкусе Ибсена. Что делать! На наш бедныц век сыплет-ся столько упреков за легкомысленность, бездушность, эго-изм его детей, что, наконсц, он, перед смертью, вздумал поправить свою репутацию и поставил ребром вопрос о наследствепности. Это, господа, стоит прежней христиан-ской и философской морали. Закон причинносте, наслед-ственность, вырождение — вот наши новые боги.

Острожин

Веселый Олимп, нечего сказать!

Любовь

(не обращая внимапия на слова Острожина)

Наследственность — это фатум, это мойра, это бог, мстящий до четырнадцатого колена. На кого оп наложил свою тяжелую руку, тот должен помнить, что за одну минуту его наслаждения целое поколение невинных людей заплатит страшной ценой. Это, юспода, такая ответ-ственность!

Орест

Среди ваших богов єсть закон причигшости, а он ис-ключает всякую мьісль об ответствеиности и долге.

Милевский

<<Qu’ importe des vagues humanites, pourvu que le geste soit beau!» Что нам до неизвестных поколений? Нам на-до, чтобы жизнь была прекрасна!

Острожин

Нас должно интересовать только своє «я», и мьі долж-ны прислушиваться к его эмоциям, так как все равно к этому в конце концов все сводится.

С а н я

Что нам думать о тех, кого еще нет на свете!.. «Еще когда