Читати книгу - "Остап Вишня. Невеселе життя, Сергій Анастасійович Гальченко"

Совсем не умею я бороться с жизненными невзгодами и неприятностями.

У нас было много волнений, правда, я в это время была [в] Курске и мне ничего не писали, но Вячко болел крупозным воспалением легких. Сейчас уже все прошло, и он бегает на воздухе, веселый. А болел тяжело. Бабка, наконец-то, поняла, что Вячку жить на Гончаровке невозможно и вредно. А как выйти из этого положения? Ждут приезда Жоржа из Киева, и тогда уж что-нибудь будем думать. Но что я могу помочь в этом вопросе? Ты же сам понимаешь, что мое положение настолько невыяснено, что я, кроме маленькой материальной пользы, ничего не могу предложить. Да и то сейчас я кручусь, как белка в колесе, в связи с трудностями денежными. Продала картину Васильковского за 120 руб. и теперь думаю, что бы еще загнать? Денег у меня 500 руб., а продается все так трудно. Кончается бюджетный год, и с деньгами у всех трудновато.

Меня волнует вопрос, как у тебя с деньгами? Есть ли они у тебя, или, может быть, тебе прислать хоть немного? Ты по-прежнему получаешь 35 руб. или получил повышение в разряде? Как твое ударничество? Масса всяких вопросов возникает и на все хочется получить ответ. Как шапка меховая, носишь ее и тепло ли тебе в ней? Какая погода – холодно и сильные ли морозы?

У нас ты, очевидно, читал, были морозы «подходящие», и еще предсказывают похлеще.

Не могу понять почему не получаешь моих писем? Я очень часто пишу тебе и твоя телеграмма об отсутствии писем меня удивила. Очевидно, залеживаются где-нибудь, потому что почта, мне кажется, не задерживается. Послала в Курск письмо к Марии Ивановне, чтобы переслала мне всю корреспонденцию, какая только есть там на мое имя. Думаю, что нечего мне ехать опять туда, потому что невозможно оставлять Муру здесь одну. Я до сих пор не могу обчистить ее от всех прелестей, какие за две недели обсыпали ребенка.

Нашелся наш Федя; в моем отсутствии приезжал на время отпуска сюда к Василию. Заходил несколько раз к Анне Дмитриевне узнать обо всем, но не застал ее. Узнав об этом, пошла к Василию, узнала его адрес, написала ему письмо и жду ответа. У Васи все по-старому – денег нет, как и всегда, и думают загнать квартиру да поехать искать счастья в других городах. Вася думает отправить семью к Лидии Михайловне, а сам ехать устраиваться куда-нибудь в центры. Растет детвора и у них: Чока большущий хлопец и Вика не отстает от него; вот только со здоровьем не все благополучно – хромают легкие. Надежда Михайловна ничего; рак пока не дает о себе знать, но питание нужно хорошее, а как раз этого-то и нет. Маруся с мужем опять в Змиеве – хорошо все. Приезжала и наша Галя с самой меньшей дочкой. Они выехали из своей хаты куда-то в другое село. Костя живет хорошо – женился было, да жона їх покинули, и он теперь в грустях. Играется ему хорошо, и ценят его. Вообще родычам неплохо. И Катя живет очень хорошо, работает много, а вот о тебе да о твоем сыне некому позаботиться, потому что ты обо всех думал и всем помогал.

Я не знаю, что будет дальше с Вячком. Бабка старая, отказывает себе во всем для Вячка, и так долго протянуть невозможно. А потом что? Даже страшно думать об этом. И я не думаю, не хочу думать… авось как-то все сложится так, что окончится к лучшему.

У меня от всяких забот голова кругом идет. И при всех обстоятельствах больше всего меня волнуешь ты. У всех кто-то да есть, а вот у тебя да у Мурки только я одна. И такая я паршивая да несчастная, что на меня трудно положиться. Я тебе писала, что у меня на руке туберкулез был. Только две недели, как заросла рана, но опухоль не рассосалась: еще и нужно «питаться», – доктор сказал. Чудак! Мне даже весело стало после его тирады. И пускай себе «трепается».

Я теперь как шакал: все высматриваю да вынюхиваю, чтобы его еще продать. За рояль в комис[сионном] магазине дают только 2500 руб., а мне жалко отдавать за эту цену. Если уже придется продать за эти деньги, то пускай будет туда – ближе к отъезду, а то я не смогу выехать к тебе.

Вообще настроение у меня препаскудное, наверное плохо выспалась. Ну и переплеты.

И сама не знаю, как из такой энергичной женщины вышла такая «шляпа». Раньше как-то ничего не было страшно, все – море по колено, а теперь уже не то – старость.

Приеду к тебе старушкой, худой, как жердь, и злая, как ведьма.

Все ожидаю вечера, чтобы спать скорее завалиться. Утром встаю и опять думаю о вечере и дни отсчитываю, и минуты, и секунды.

Январь на исходе… февраль, март, апрель… Весна. Будет весна, и веселее пойдет дело. Дни будут бежать быстро. Май! Какой хороший месяц; солнышко, все цветет!.. Будет ли он мне хорошим и цветущим? Будет ли мое солнышко со мной? А как Муркетка ждет этого! Она выросла очень, хорошая девочка и еще пролетит немного времени – оглянемся, а дочь уж барышня… сына женить, дочь замуж выдавать. Да, а мы старые-старые… Жизнь прожита, время ушло. И разлука еще болезненнее чувствуется… Тяжело все выносить в разлуке. Будем ли еще жить вместе?! Пиши мне, а то я начинаю выть на луну, как собака. Будь здоров, мой родной, любимый. Целую всего. Твоя Варя.

Лист Маслюченко В. О. до Остапа Вишні

23 січня 1935 р.

Харків № 10

23. I.35 г.

Дорогой мой, милый мальчик!

Получила позавчера корреспонденцию из Курска и только одну от 30.ХІІ прислала Мар[ия] Иванов[на], больше ничего нет, и я не знаю, будет туда еще что или нет. Ты мне напиши, сколько будет на Курск. Получил ли ты мои письма за ноябрь месяц от 15 и 23, где я начала нумерацию своих писем? За декабрь к тебе идут еще два письма 20 и 27 написанные.

Почему такое настроение?

Я тебе послала 13.І письмо тоже не очень-то веселое, а почему, и сама не знаю. Оно, конечно, понятно. Тяжело быть в таком напряженном и неизвестном состоянии. И что же нам принесет май? Ой, как уже хочется все выяснить, узнать и окончательно решить. Ну, уж если и в мае откажут в переезде к тебе и опять отложат. Я не буду так наивна,